Челленджер - Страница 99

– Какого ещё крючка?

– Того самого, который заставляет вновь и вновь идти в никому не нужный бой, лишь бы не оглядываться, не думать о том, что с тобой происходит. Опомнись! Где в этом настоящий Илья? Его нет. Ты ослик, бегущий за морковкой. Суетишься, мечешься, стараясь исполнить то, что велели мама с папой. Жить, работать и учиться, как завещал великий Ленин. Тебе тридцать три года, а ты, будто заведённый, никак не можешь остановиться. К чему всё это? Четыре степени, охренеть!

– Ну да, я и сам это ощутил в какой-то момент… бросил, уехал…

– И что из этого вышло? Оглянись, ты в том же болоте. Снова в хай-теке, со всеми своими понтами и лозунгами. Вон ты пишешь, как ставишь раком Ариэля…

– А что, не смешно?

– Нет. Не смешно, а грустно. В этой ситуации смешон ты. Нет никакого Ариэля, ты сам ставишь себя раком и радуешься, словно ребёнок. Это театр одного актёра, который поочерёдно исполняет все роли, и сам же является единственным зрителем.

– Ну… как так – нет Ариэля? Давай без этой твоей эзотерики. И потом, можно подумать, у меня есть выбор…

– Конечно есть. Ты что, в тюрьме? Да пусть бы и так, есть множество способов это воспринимать. Бесчисленное количество вариантов в любой ситуации, но ты почему-то неизменно выбираешь быть либо Ариэлем, либо анти-Ариэлем. Что, собственно, одно и то же – что совой об сосну, что сосной об сову.

– Как одно и то же?! – возмутился я. – Я воин. Я долгое время был сдержан и терпелив, но теперь пришёл мой черёд. Настал час возмездия.

– И это юродское возмездие, и тот Ариэль, с которым ты каждый день впутываешься в бессмысленные потасовки, существуют исключительно в твоей голове. И раз уж ты воин, выбирай бои осознанно, и нечего чуть что выхватывать сверкающий меч идеализма. А выбрав, ты должен быть отрешён, безоглядно решителен и готов поставить на карту всё ради своей правды. И тогда, и лишь тогда, это будет иметь смысл, и ты победишь любого противника. Всякий иной подход – безрассудство, а склоки с Ариэлем и вовсе – полное разгильдяйство. Пижонство. Понимаешь? Пижонство. Кому это нужно? Ты думал вообще об этом? Или так и будешь, как круглый дурак, принимать любые вызовы?

– Кажется, прогулки по заморским странам не пошли тебе на пользу, – попробовал пошутить я. – Чего ты взбеленилась? Ариэль – достойный противник. Нам бок о бок работать, и необходимо поставить его на место.

– "Достойный противник" – снова оправдания. Ещё скажи, что это "благородный бой". Смешно! Неужто ты думаешь, в этом есть хоть крупица чего-то настоящего. Ты просто кормишь своё эго самим собой. Убедил себя, что это "достойно" и "благородно", а на самом деле в этом бессмысленном копошении ты отрезаешь от себя куски и бросаешь на растерзание собственным демонам. И, самое жуткое, получаешь извращённое наслаждение. Гордишься, мне хвастаешься, да небось и перед друзьями куражишься. Бесконечно прокручиваешь эти сцены в голове. Как ты не понимаешь – всё это не более чем самопожирание?!

– Ну…

– Что ну? Что ну?

Некое верхнее чутьё подсказывало: если я хочу выйти из этой игры с честью, нужно во что бы то ни стало сохранять спокойствие.

– Так, Майя, уймись. Давай лучше о Катманду поговорим.

– Ага, сейчас… сейчас стану тебе сказки сказывать, может, ещё колыбельную сплясать? Очнись, ты всё норовишь зарыться головой в песок, едва мы затрагиваем что-то настоящее. Не согласен? Спорь, защищайся. Ты же воин! Думаешь я тебя атакую, – я просто указываю на то, что ты предпочитаешь замести под ковёр. Фигли увиливать? От кого…

– Хорошо, Майя, хорошо…

– Ничего хорошего, это жутко. Не мне жутко – тебе должно быть жутко. Это твоя жизнь, тебе выбирать и тебе расхлёбывать. А ты предпочитаешь отсиживаться в кустах, абы не думать о неприятном. Чего трусишь? Это ведь так или иначе происходит. Где-то там, глубоко внутри, ты знаешь, но боишься признаться и впустую наворачиваешь круги в карусели бичей и морковок. Хочешь оставаться слепцом? Бегать за морковкой, которую сегодня тебе даже показывать не обязательно? Ты так заучил этот урок, что самостоятельно визуализируешь её перед собственным носом. И тебя не смущает ни то, что бичи страданий очень даже ощутимы и их много, а морковки иллюзорны и их мало, ни то, что тебя держат за тягловую скотину, впахивающую ради чужих интересов. Ты настолько растворился в них, что уже считаешь своими, и потому ишачишь с искренним энтузиазмом. Чего весь сморщился? Сделай физиономию попроще! Нечего смотреть с немым укором, будь всё о'кей, тебя бы не задевали чьи-то слова… – Она сломала в пепельнице недокуренную сигарету. – А это твоё, как его… троеборье!

– Троебабье, – огрызнулся я.

– Да один чёрт.

– А чё, красиво… и по Юнгу. Карл Густав Юнг, был такой немецкий товарищ.

– Сногсшибательно, Карл Густав! Ты вроде такой умный, а присмотреться…

– Не понял, уж к Юнгу-то какие претензии?

– К Юнгу никаких, разговор о тебе. – Казалось, она больше не считала нужным скрывать наслаждение этим измывательством. – Нашёл за кого спрятаться!

– Майя, трах-тарарах, ни за кого я не прячусь, просто сказал… Когда мы с Шуриком…

– Значит Юнг с Шуриком виноваты?

Я вздохнул и, закрыв глаза, попытался восстановить внутреннее равновесие.

– Ты на Burning Man ездил, провёл неделю в пустыне, писал, что у тебя глаза открылись… И что? – ковровая бомбардировка возобновилась. – Что ты вынес из этого переживания? Троеборье? Бред! Дикость – это твоё троеборье.

– Ой, ты вся из себя невероятно продвинутая, а в вопросах секса – вдруг такая консервативность. С чего бы? А?! С какой радости? Кто теперь озвучивает то, что завещали папа с мамой, вкупе с Лениным? Чем, интересно, моногамия лучше полигамии?