Челленджер - Страница 55

А расставаясь до следующей встречи, она всегда уходила быстро, без долгих прощаний. Мне это нравилось. Но прежде была секунда, когда она останавливалась и тихо смотрела на меня, как бы вбирая, чтобы взять с собой. От накала, звеневшего в этом кратком миге, поначалу каждый раз перехватывало дыхание.

Но образов мало. Внутри столько боли, что не терпится её умножить. Мне не хватает боли! Хочется, чтобы она захлестнула меня. Хочу захлебнуться ею! Но я ещё барахтаюсь. Мне нужно потрогать. Ощутить что-то принадлежавшее ей своими пальцами. Почувствовать кожей. Обжечься. И я вновь принимаюсь искать её вещи. Переворачиваю весь дом, жаждая найти хоть что-то. Я готов на что угодно – на мятую пачку, забытую заколку, на гущу в кофейной чашке. Но нет. Не забыто ни соринки, ни волоса. Она не допускает ошибок. Она забрала всё. Ушла целиком. Без остатка. Не сохранилось ничего. Даже окурка в пепельнице.

* * *

Извините, больше не предлагаю – пью один!.. Сейчас, переведу дыхание…

* * *

Встречаясь с женщиной, у которой есть ребёнок, максимум, на что можно рассчитывать, – это третье место в списке её приоритетов. Третье! На первом, естественно, сын. Тут не поспоришь. На втором – работа. Так как работа – способ добычи средств для того же ребёнка. У неё нет возможности выкобениваться. Ходить, либо не ходить. По настроению ударяться в загулы или любовные угары, терять голову и заявляться на службу в виде одолжения, после долгих уговоров начальства. Этого ей не позволяет ни сын, ни социальное положение. И так, в лучшем случае, остаётся номер три.

Ваш номер три, скажите "спасибо" и улыбайтесь! В то время, как для меня Ира была прежде всего, и я преспокойно мог наплести что-нибудь Арику ради ещё нескольких часов с ней, даже теперь, в период, когда крайне важно завоевать авторитет на новом месте.

Номер два можно просто купить, взяв на себя финансовые заботы. Но, во-первых, для такого шага было несколько рановато. А во-вторых, своего места хотелось бы добиться иным путём. Конечно, со временем, я бы принял на себя эти обязанности, но столь меркантильный способ приобретения активов в сердце любимой женщины плохо уживался с моим идеализмом. И хотя я прекрасно понимал, что обстоятельства диктуются насущными бытовыми условиями, терпкий привкус всё равно оставался. Мне, как человеку, культивировавшему здоровый эгоизм, было сложно смириться с номером три и, если уж совсем честно, с два тоже.

Всё постоянно напоминало об этом – время и душевные силы выделялись мне лишь после того, как было сделано остальное. Нам приходилось учитывать не только распорядок Алекса, а также её левые подработки. Денег из гордости она не брала, что создавало абсурдное положение, когда я откладывал свою высокооплачиваемую работу, подстраиваясь под её копеечные халтуры, а Ира разрывалась, силясь выкроить часок-другой между заботами об Алексе и служебными обязанностями для наших кратких свиданий.

Я часто замечал, что, несмотря на лучшие побуждения, мысли её заняты иным. Больно было смотреть, как вместо того, чтобы уделить время нашим отношениям или себе самой, расслабиться и хоть немного отдохнуть, её сжирают мелкие интриги подковёрных баталий никому не нужных коллег и плутоватых, мелочных работодателей. От уродства и безысходности ситуации хотелось выть и крушить всё подряд.

Ира действительно нуждалась. Перебиваясь двумя грошовыми работами "по-чёрному", ей еле удавалось сводить концы с концами. И хотя я верил в искренность её чувств, время от времени всплывали подлые вопросы. Почему она меня выбрала? Потому что я неплохой добытчик? Даже очень завидный, а если Ариков замут выгорит, и подавно. Или меня выбирают, поскольку Алексу нужен папа? Почему выбирают меня? Потому что нужен отец, а я не худший кандидат? Я и сейчас верю Ире, искренне верю, но вопросы есть, они очерняют иллюзию, в которой я пытался пребывать, и никуда от них не деться.

По сути, пока ты не взял на себя роль добытчика, ты просто развлечение. Не красивая утопическая любовь, возможно, инфантильная, но такая, к коей наивно стремятся всеми фибрами души. Не та, которая мечта и смысл, ради которой… Словом – не та. Ты так… – десерт. Ты nice to have. А если вдобавок ты устраиваешь эмоциональные встряски и смеешь иметь запросы, то вовсе рискуешь превратиться в досадную помеху.

Да и Алекс – уже не дитя, а сформировавшаяся личность. Ему вот-вот семь. Он почти взрослый. У него есть отец. Его воспитал другой мужчина, и он для Алекса – модель для подражания. В этом раскладе меня не всё устраивает, но сколько ни старался, я так и не смог полностью от этого абстрагироваться. Он не мой сын, которого я воспитывал. Иногда в нём проявляются уже укоренившиеся мировоззренческие установки, от которых меня передёргивает.

Всё это непросто и неоднозначно, потому что он меня очаровывает. При всех своих несовершенствах, я очень люблю детей. С ними гораздо интересней, чем со взрослыми, перенявшими общепринятые нормы, наглухо зашорившись в высмотренном из телика поверхностном восприятии и окопавшись в рамках "легитимных" тем, даже в них придерживаясь исключительно "адекватных" суждений. Ах да, и вот ещё… Как же я запамятовал ещё одно омерзительнейшее качество, присущее взрослости, давно превратившееся в повинность – непременно лезть из кожи, стараясь казаться позитивным. Ведь иначе ты лузер. А лузер в двадцать первом веке – худшее оскорбление.

А дети не бывают позитивными, они либо радуются от души, либо не радуются никак. Дети могут удивить, показать что-то новое. То новое, которое на самом деле хорошо забытое старое, и которого так не хватает. Задать вопрос не каверзный, а искренний, способный поставить в тупик и вывести за рамки, в которых ты давным-давно залип вместе с остальным стадом.