Выглядит это так: анестезиолог окидывает собравшихся вопросительным взглядом и, убедившись, что к свинке больше претензий не имеется, вводит раствор. Сигнал электрокардиограммы быстро затухает, но он, сверяясь с часами, выжидает отведённые протоколом пять минут. Потом записывает точное время смерти, накидывает на бездыханную тушу простыню и уходит.
Следом приходит другой мужик, откидывает простыню, примеривается и делает глубокий надрез поперёк груди. Затем ещё и ещё. Впервые это увидев, я почувствовал, как у меня внутри что-то треснуло. Это нарушение святости кожного покрова шокировало сильнее всего. В этот момент свинья превращалась из животного в груду мяса. Далее этот тип засовывал руку в кровоточащую щель, погружая её чуть ли не по локоть, и с чавкающим хрустом кромсал внутренности грудной клетки, а я стоял рядом, держа наготове банку с физраствором.
Как сейчас вижу – мужик достаёт сердце с ошмётками коронарных сосудов, из которых сочится густая тёмная кровь, и запихивает в подставленную ёмкость. Усмехаясь, берёт из моей одеревеневшей руки крышку, привычным движением запечатывает и рывком сдирает окровавленные перчатки.
Эти образы вспыхивают в сознании, но голос Уолтера раз за разом выдёргивает меня оттуда. И вот три последних сценария, изначально входивших в категорию "если успеем", – завершены. Мы с Ариэлем синхронно бросаем взгляд на часы – четыре часа пролетели словно четыре минуты. Всё закончено, наиболее важные этапы повторены по несколько раз.
– Ну что? – проронил через плечо Уолтер.
– Всё, – выдохнул я.
– Всё, – осоловевшим голосом пробормотал Ариэль.
– Точно? – он оглянулся. – Можно ещё разок успеть, решайтесь…
– Да-да, действительно всё, – кивнул Ариэль. – Всем спасибо.
Уолтер извлёк катетер, выключил флюороскоп, пожал нам руки и удалился. Мы принялись упаковывать оборудование. Вошёл анестезиолог. Я внутренне напрягся, но он лишь бегло осмотрел тело, сверился с приборами и попросил ждать его в холле.
Санитары вывезли койку. Медсестра – машину жизнеобеспечения. Я с облегчением выдохнул. Со сборами управились на удивление быстро, и я даже успел наспех высмолить две сигареты, начхав на запрет курения на территории больничного кампуса.
– Держите, – анестезиолог вручил мне до боли знакомую пластиковую ёмкость. – Постарайтесь поскорее в заморозку.
– Спасибо, – прочувствованно промолвил Ариэль. – Прямо по приезде – в лабораторию на гистологию, всё уже оговорено.
Анестезиолог кивнул.
– А что с остальным? – не удержался я от дурацкого вопроса.
– Разбираем, желающих предостаточно, – буднично отозвался врач. – Органы разойдутся ещё сегодня, разве что конечности останутся, да и то не все.
По пути в аэропорт, я обнаруживаю четыре пропущенных звонка. Улучив момент, отхожу в сторону и набираю номер.
– Ир, привет.
– Где ты? Всё о'кей?
– Да, я был на опыте…
– Почему ты не отвечаешь?
– Ир…
– Сложно найти минуту перезвонить?
Я не нахожу слов. Явственно чувствуется нарастающее напряжение.
– Ир… – просительно повторяю я.
Она молчит.
– Ира…
Мой тон становится заискивающим, и от этого я начинаю закипать, а она не отвечает, нагнетая невыносимость происходящего.
– Ира! – говорю я требовательно.
– Что?
– Ира, пойми… – делая над собой усилие, начинаю я.
– Не трудись, – тускло откликается она. – Я уже всё поняла.
И действительно, я не в состоянии сейчас что-либо объяснять.
– Ир, я прилечу в Сан-Хосе и позвоню тебе.
Она снова молчит.
– Ира, пока. Прилечу и позвоню.
Выждав несколько секунд, я вешаю трубку. Так… если сегодня я её продинамлю…
Возвращаясь к стойке регистрации, где уже началась посадка, судорожно потираю виски, пытаясь сосредоточиться. Как ни крути, добраться до Лос-Анджелеса к мало-мальски приемлемому времени никак не удастся. Пока долетим до Сан-Хосе, пока закинем вещи, пока то-сё, а езды до LA часов пять в лучшем случае. От усталости и морального переутомления ситуация с каждой секундой кажется всё более нестерпимой и безвыходной.
Очередной скандал неизбежен. Хотя нет, в том-то и дело, она не станет скандалить, она будет молчать. Уж лучше бы пошумела, пошвырялась чем-нибудь, в конце концов. Всё легче пытки тихой истерикой. Сегодня мне этого не вынести.
Что же делать? Что делать? Мрачное отчаяние вызывает жгучее желание выплеснуть напряжение на кого-то. Бешено озираюсь кругом. Так и подмывает позвонить ей и с ходу начать орать. Зачем она так? Разве она не понимает?! Хочется докричаться. Хочется, чтобы она услышала. Чтобы поняла. Или хотя бы сама начала кричать в ответ. Я до боли стискиваю в кулаке мобильник. Но звонить нельзя. Этого не будет. Она не услышит и, тем более, не примется орать. Она дождётся пока я выдохнусь, скажет что-нибудь бесцветным голосом или молча повесит трубку, а мне лишь станет ещё хуже.
– Эй, где тебя носит? – шутливо треплет меня по плечу Арик. – Мы пока ещё не купили этот самолёт.
"Самолёт… Самолёт!" – врубаюсь я. Поистине, всё гениальное просто. Полечу на самолёте. Я заново прокручиваю расчёт времени и понимаю, что, если поднапрячься, успею на последний рейс. Впритык, но успею. Значит придётся бросить машину в Сан-Хосе. Ну и фиг с ней. Можно взять что-нибудь напрокат прямо в аэропорту. Почему бы себя не побаловать? И я, позабыв о давешних терзаниях, перебираю в уме марки крутых тачек, на которых хотелось бы погонять.