Челленджер - Страница 44

Ариэль оценивающе взглянул на меня.

– Я, конечно, не мастак предсказывать будущее, но, по самым скромным прогнозам, после создания первого прототипа мы за годик-другой раскрутимся до пятидесяти, а, того и гляди, до нескольких сотен миллионов. – Ариэль прищёлкнул пальцами. – Вот и прикинь.

Я прикинул. Надо признать – семизначные числа имеют неотразимый шарм. Да что там, числа били наотмашь.

– И, пойми правильно, здесь никто тебе одолжений не делает. Нам необходимо тебя мотивировать. Мне нужен не подчинённый, а соратник. Я хочу, чтобы это была не лично моя война, а наша общая.

Зажглись посадочные огни, но было не до того.

– Кстати, – обретая дар речи, поинтересовался я, – если уж на то пошло… Какой кусок пирога имеешь ты?

– Нас два основателя, и на пару у нас – те же пять, – без промедления выложил Ариэль. – Плюс договор о неразводнении доли. У меня – три процента, у партнёра – два, так как он участвовал только в формировании концепции и первом круге инвестиций. При случае надо вас познакомить.

Шасси спружинили, самолёт встряхнуло.

– Наш выход. – Шеф хлопнул меня по колену. – Я в тебя верю.

* * *

Галопом проносимся сквозь больничный холл. Не дожидаясь лифта, Ариэль ввинчивается по лестнице на третий этаж, спеша убедиться, что всё готово. Когда эта железная коробка вместе со мной и аппаратурой доползает наверх, шеф уже у дверей. Оказавшись в операционной, он с ходу бросается распаковывать вещи. Я тестирую каждый прибор. Яркий свет заливает помещение, нещадно выжирая пространство. Предметы не отбрасывают теней.

Спустя полчаса система собрана и проверена. Мы наскоро облачаемся в бордовые рубашки, бордовые штаны и одеваем на обувь клеёнчатые бахилы. Нам выдают свинцовые халаты и воротнички. Я смутно припоминаю, что щитовидные железы особенно чувствительны к радиоактивному облучению.

– Так, ну что? Ввозим тело? – заглядывает медбрат.

– Давайте-давайте! – вскидывается Ариэль. – Нечего тянуть.

Эти доспехи весят килограмм по пятнадцать, и мы не спешим надевать их. Я гоняю тесты, раз за разом убеждаясь, что всё функционирует как надо. Ариэль, изводясь от бездействия, поминутно оглядывается на меня. В его глазах немой вопрос: "Ну как, работает?" и, завершив очередной контрольный блок, я энергично киваю.

Кроме нас, в комнате хлопочут двое представителей больницы. Их движения точны и лаконичны. Медсестра раскладывает на передвижном подносе скальпели, зажимы, шприцы и пакеты инфузии. Распахивается дверь, санитары ввозят пациента, накрытого зелёными простынями и подсоединённого к машине жизнеобеспечения. Следом появляется целая толпа. Наскоро представляются. Врачи, ассистенты, медбратья. Их фамилии, титулы и должности моментально выветриваются из моей головы, запоминается только имя главного хирурга – Уолтер. Один из вошедших – анестезиолог. Можно подумать, здесь действительно кому-то понадобится наркоз. Эта деталь, царапнув сознание, на миг выбивает меня из ритма.

Ассистент откидывает простыню. Я мельком оглядываю туловище невысокого парня и механически отмечаю, что он сходного со мной телосложения, только немного покрепче. Волос на груди почти нет. На плече татуировка из переплетения зазубренных линий. Голова прикрыта отдельной в несколько раз сложенной тканью. Я, так же, как он, когда-то подписал бумажку о том, что завещаю тело науке.

Хирург делает надрез в области паха, где проходят большие артерии, устанавливает фиксатор и вводит катетер. Начинается showtime, и посторонние мысли мгновенно улетучиваются. Тактовая частота происходящего возрастает до предела. Ассистент придерживает фиксатор, и Уолтер виртуозно, в два приёма доводит катетер до сердца. Чувствуется работа мастера. Пока он проделывает этот манёвр, все замирают, следя за картинкой на мониторе дублирующем флюороскоп.

– Мы там. Берём образцы? – бросает Уолтер.

– Да, – выдыхаем мы в один голос.

Ариэль нависает надо мной, заглядывая через плечо. На некоторое время я руковожу происходящим. Всё проделывается чётко и деловито, будто пациент жив, но настоящая причина в том, что мы можем потерять его в любой момент. Каждая секунда на вес золота. Что-то не ладится с калибровкой, и я прошу повторить первичные замеры. Хирург понимает нас с полуслова и ловко устанавливает катетер в нужной точке.

– Вы в своём уме?! – орёт Уолтер, оглянувшись, в паузе между манипуляциями. – Седьмая минута облучения пошла!

Мы кидаемся к халатам, наскоро натягиваем, помогая друг другу застегнуть их на спине. Напяливаем воротнички. Халаты громоздкие, ниже колен, и в них мгновенно становится жарко. Воротнички жмут и, чтобы посмотреть в сторону, приходится поворачиваться всем телом. После минутной заминки действие возобновляется с удвоенной интенсивностью.

Мы проходим по характерным сценариям, и Ариэль настаивает на неоднократном повторении ключевых ситуаций. Вскоре наши требования даже мне начинают казаться чрезмерными. Спустя два часа все уже на пределе, но никто не подаёт признаков недовольства, и работа продолжается в прежнем темпе.

В кратких передышках, пока врачи реконструируют очередной клинический сценарий, ко мне возвращаются воспоминания. Я с тревогой жду, когда пациента будут усыплять. Само это выражение всегда коробило меня округлой политкорректностью. Вроде как речь и не идёт об умерщвлении. Это мой первый опыт на человеке, но прежде не раз доводилось участвовать в экспериментах на животных, преимущественно свиньях, так как анатомия и физиология их внутренних органов, и в частности сердца, сходны с человеческими. После окончания опыта зверюшка могла бы преспокойно жить дальше, но, как правило, необходимо сверить результаты с оригиналом. То есть вынуть сердце, разрезать и сравнить. Самое парадоксальное, что даже в тех случаях, когда извлекать сердце не обязательно, зверей всё равно "усыпляют", иначе наше мероприятие граничило бы с издевательством над животными. И поэтому их неизменно убивают из якобы гуманных соображений, а на самом деле – чтобы не подпасть под соответствующую статью.