– О-о, да тут незаурядный талант даром пропадает! Может тебя к нам?
– В каком смысле "к нам"?
– В прямом, это я там… А-а! У-у! Ох! Ох-ох! – передразнивает она.
– То есть?..
– То есть – озвучиваю, в смысле, воплю.
– Ну да, конечно… ээ… кхм… пожалуй, я тоже… ещё это…
И, не договорив, принимаюсь сосредоточено нащупывать пачку. Она наблюдает, как я достаю сигарету и со второго раза закуриваю.
– Удивлён?
– Да нет, не то что…
– Я слышу нотки осуждения?
Собеседницу явно забавляет моё замешательство. Может, она права, что за занудство? Но неотвратимая логика разгорающегося спора, заставляющая оппонентов, подчас помимо воли, занимать противоположные позиции, и то, как открыто она потешается, мешают отступить, вопреки чёткому пониманию неуместности собственного упорства.
– Нет, почему… Но всё-таки, ничего более, как бы это сказать…
– Давай, вразуми меня, наставь на путь истинный: чем же плоха моя работа?
– Не то чтобы плоха, но всё же…
– Всё же?
– Да, всё же… Продавать своё… мм… даже не знаю… сексуальное обаяние, привлекательность, эротизм…
– Погоди-погоди, ты кто по профессии?
– Я инженер. Научный работник, если угодно.
– Ага, значит, проституировать мозгами – нормально, а голосовыми связками нет?
– Зачем так сразу – проституировать?
– Будем называть вещи своими именами, – усмехается она. – Ты свои способности продаёшь, так?
– Продаю, мы все что-то продаём.
– Так в чём же дело?
Необходимость отстаивать сомнительную точку зрения и положение, в которое сам себя загнал, раздражают всё сильнее. А ей хоть бы хны, она пожимает плечами, и в свете уличных фонарей в ключицах пролегают беззащитные тени.
– Стоп, ты меня как кого спрашиваешь? Как представителя целевой аудитории?
– Давай-ка разберёмся, – проигнорировав мою попытку отшутиться, настаивает она, – в чём проблема?
– Проблема, как ты выражаешься, в том, что есть большая разница…
– Неужели?! – снова перебивает меня эта нахалка.
– …разница, заключающаяся в том, что я разрабатываю медицинское оборудование, которое спасёт тысячи человеческих жизней, лечу людей, борюсь со смертью, в конце концов… что может быть благородней этой миссии.
– Браво, браво… – иронично роняет она. – Ты, наверное, рыцарь?
– Да уж, рыцарь… – огрызаюсь я. – У меня даже меч есть.
– Не сомневаюсь.
Это, пожалуй, слишком. Но, вопреки язвительности, в её слегка надтреснутом голосе слышится некая необъяснимая горечь и теплота.
– Раз уж ты о высоких материях, позволь и мне… – помедлив, она решает добить меня окончательно.
– Конечно-конечно, – я пытаясь придать голосу безразличный тон.
– Так вот, к вашему сведению, блудница, а вы намекаете именно на этот аспект моей деятельности…
– Ну-у…
– Не, погоди, блудница – древнейшая профессия, и мы, блудницы, гораздо нужнее, чем вы. Посмотрела бы я на вас – спасителей человечества, если бы вам слова доброго не от кого было услышать. Да, в извращённом, по-твоему, виде, я продаю ласку и фантазию. А если мы замолчим и прекратим шептать вам на ушко нежные слова, то и вы, и ваше человечество околеете от недостатка любви и тепла гораздо раньше, чем успеете опомниться и сообразить, что стряслось.
– Какая возвышенная святость! Прям Мария Магдалина, – я отстраняюсь, подняв раскрытые ладони и изображая готовность к безоговорочной капитуляции.
– Вот-вот, кстати, даже католическая церковь склонна культивировать образ раскаявшихся проституток. Неужто ты строже матери нашей церкви?
– Что-то особого раскаяния не наблюдается. Ты как-то чересчур воинственно настроена для человека, мучимого угрызениями совести, – продолжаю, не опуская рук. – И потом, насколько я помню, блуд – один из семи смертных грехов.
– Ага, как уныние и чревоугодие, – она демонстративно косится на мою пачку.
– Красиво излагаешь.
Я рассмеялся, признавая абсурдность дальнейшего спора. Мы помолчали.
– Ладно, давай сменим тему. Чем ты занимаешься, когда не трудишься на поприще теплоснабжения и любвеобеспечения?
– Котик, послушай, – начинает она вкрадчиво-коварным тоном, – я уже…
В этот момент звонит телефон, она предостерегающе поднимает указательный палец и, выслушав пару коротких фраз, поворачивается ко мне.
– Мне пора возвращаться, ещё немного повопить, – произносит она хрипловатым, сочащимся сексуальностью голосом.
Обезоруживающе улыбнувшись, обдаёт меня профессионально-томным взглядом и, расхохотавшись, юркает внутрь.
Покончив с первой частью, я перешёл к терапевтической функциональности будущего продукта. В наши амбициозные планы входит не только предоставление вспомогательной диагностической информации, но также инструмента, позволяющего не просто философски взирать на плачевное состояние пациента, а предпринимать шаги для решения проблемы посредством того же ультразвука. Таким образом, мы вторгаемся на неизведанную территорию. Никаких мало-мальски достоверных данных, говорящих в пользу того, что это теоретически возможно, у нас нет. Скорее наоборот: подобные опыты, описанные в научной литературе, прежде давали сомнительные результаты.
Я снова зарываюсь в работу. Думаю, пришло время признать – толком я ничего не знаю, всё делается настолько впопыхах и на авось, что абсолютно непонятно, как вообще что-либо в итоге получается. Но самое интересное – при удачном исходе, оглядываясь назад, пройденный путь обретает некую внутреннюю логику и даже величавость. Однако так кажется только потом, по прошествии времени. А пока моя деятельность состоит из хаотичного, если не сказать, панического метания и выискивания путей вывернуться из сложившиеся ситуации, при постоянном дефиците данных, знаний и катастрофической нехватке времени. Но именно это и тешит самолюбие, заставляет бороться и добиваться цели.