Челленджер - Страница 68

Как жить дальше в этом мире? Как после того, что было, вернуться в вездесущую заправочность бытия? Я сжимаю кулаки, и что-то режет мне палец. Поворачиваю ладонь и натыкаюсь на пристальный соколиный взор и вспоминаю загадку его появления. Ведь кто-то мне его подарил, как и всё остальное, что было там.

Всё, что я видел, создано руками таких же участников. Эти конструкции строились месяцами и стоили немало времени, усилий и, чёрт подери, денег, и всё для того, чтобы на мгновение порадовать, поразить воображение и в последнюю ночь быть преданным огню. Ведь дело совсем не в костюмах, перформансах, арт-карах или инсталляциях – это лишь средство вывести за рамки привычного мира, выбить из колеи, заставить разум прекратить интерпретировать и навешивать ярлыки. Сорвать пелену и увидеть, узреть прекрасный, удивительный мир и убедиться воочию, что может быть иначе, чем в рутинной, опостылевшей повседневности.

А пыль и песок, и тяжёлые физические условия необходимы, чтобы вытащить нас из зоны комфорта, в которой мы окопались, и за которую, словно за спасательный круг, будем держаться, как бы муторно нам не было. Через всё это надо было пройти и пережить бурю, чтобы хоть на время содрать коросту, которую я наращивал годами, защищаясь от лицемерия и чёрствости.

И понять, что не надо завоёвывать Китеж. Град Китеж не добыть огнём и мечом, зато можно построить из любви, искренности и готовности принять друг друга и окружающий мир. И это чудо вовсе не сказка, а явь, ежегодно происходящая в соседнем штате. И я хочу снова пройти сквозь ворота, на которых будет написано "Welcome Home", а пока на моём пальце кольцо и в сердце новообретённая надежда.

* * *

Поздним утром на подъездах к Фримонту я решаю остановиться перекусить и попадаю в торговый арт-центр. Там пасторальная атмосфера, повсюду натыканы фикусы в кадках, а по стенам картины безруких художников. Кто покупает такой хлам – неясно. С потолка доносится тихая музыка. Настолько тихая, что не разобрать, кто именно играет. По павильону чинно променадятся пенсионеры. Подолгу пялятся на эту, с позволения сказать, живопись, и перешёптываются, делясь впечатлениями. И в этой юдоли мещанского благолепия – я, в салатовых шароварах, оранжевой майке и глазами на лбу.

Я расколбашен вдрызг, ввиду недельного недосыпа, отходняка от фестиваля и ночи за рулём, а посему мои реакции резки и весьма утрированны. Чувствуя это, я пытаюсь себя сдерживать, отчего моё поведение, должно быть, выглядит ещё комичней. Поднимаясь на эскалаторе, высматриваю подходящую забегаловку и прямиком направлюсь к цели. Подойдя, плюхаюсь в кресло и раскидываю руки на соседние спинки.

– Я хочу завтрак! – взбудоражено вскидываюсь я, завидев официантку.

– Погоди, – стройная негритянка смеряет меня взглядом. – Видишь, я тут…

В её руках поднос с корзинками сахара, салфетками и какими-то штучками.

– А, ну да… – отзываюсь я с той же неадекватной бодростью. – Но я уже хочу.

Ага, они только открылись – проявляю я чудеса проницательности, продолжая рассматривать девушку. Её чёткие, точные движения мне импонируют.

– Ты что, с Burning Man? – выдаёт она, закончив обсахаривать столы.

Я ошарашенно озираюсь, как Штирлиц, которого Мюллер только что поздравил с днём Красной Армии.

– Итак, вы уже хотели завтрак? – продолжает она, не дав опомниться. – Не так ли?

Я киваю, она записывает заказ и удаляется, накрепко завладев моим вниманием. Она высокая, с короткой стрижкой. На эту тему у меня особый фетиш – в грации женщин с короткими волосами больше свободы и изящества. Им не приходится при каждом повороте головы думать о своей гриве, что придаёт пластике движений некую скованность и манерность. Правда, в ответ на эту теорию Шурик заявил, что я латентный гей.

– Принести льда? – спрашивает она.

Очередной гениальный ход подкупает окончательно. Беру кубик и, закрыв веки, начинаю водить по лбу и вискам. В моём состоянии – это непередаваемое блаженство. Когда я открываю глаза, рядом со мной стопка салфеток.

При появлении завтрака я на некоторое время забываю обо всём.

– Двойной эспрессо и, если можно, убрать этот свинюшник, – говорю я, расправившись с едой.

Незатейливая шутка вызывает улыбку, и я пару раз ловлю её взгляд. Вокруг стола степенно расхаживает голубь, а она нравится мне всё больше и больше. Никакой косметики, на тонких запястьях по элегантному браслету, в ушах, в тон им, точечки серёжек.

– To go? – спрашивает она.

– Нет, я на тебя ещё полюбуюсь.

Чем дольше я к ней приглядываюсь, тем яснее понимаю, насколько она тут неуместна. Впрочем, как и я. А девочка явно непростая, с чёртиками. Я прикидываю несколько вариантов вступительных фраз и решаюсь.

– Как бы ты поступила, будь это сценой из такого… мм… иронично-дерзкого романа, – говорю я, подозвав её. – Главный герой заваливается позавтракать, во хмелю после Burning Man, а тут ты, то есть героиня, у неё только начался рабочий день – и на тебе. Он произносит эту самую реплику. И?

Она несколько замешкалась.

– Предположим, он тебе нравится, – припечатываю я, лишая её возможности отвертеться, – и ты в принципе не прочь.

Она выдерживает паузу, пристально рассматривая меня, будто колеблясь. Я улыбаюсь во весь рот, гордый удачным дебютом.

– Это у тебя такое начало романа? – произносит она скептически.

– Не, ну почему… скажем середина.

– А герой, стало быть, писатель?