Челленджер - Страница 110

110

– Погоди, не надо умирать. Можешь по буквам?

– Пи, и, ти, – принялась диктовать она, – ай, эф…

– Так-так… понятно, вышли название смской. Я попробую… но не обещаю.

Я поспешил отключиться.

– Прошу прощения, это как раз мама, – смущённо улыбнулся я. – Так о чём… а, вот, я решил посвятить себя духовной практике, и женщины меня теперь отнюдь не интересуют. Однако, возвращаясь к существу вопроса, хотя Арик не раз признавался, что все начальники и в особенности его начальники, – я красноречиво взглянул на директора, – полные идиоты, мне несказанно повезло с шефом, и я не устану это повторять.

Ариэль попробовал возмутиться, но был остановлен коротким властным жестом.

– На данном этапе будем считать тему закрытой. – Директор приосанился. – Спасибо и успехов в подготовке к конференции. Полагаю, излишне напоминать о её важности.

Я поблагодарил Харви и повторно заверил Ариэля в непреходящем почтении, от чего Минотавру сделалось совсем худо.

– Ариэль, мы ещё не закончили, – прозвучало за моей спиной, и я заботливо прикрыл дверь, чтобы директор мог вольготно устраивать моему начальничку внеплановую головомойку.

* * *

– Почему Юнг? Почему Платон? Потому, как за всем стоят прообразы. Ариэль говорит – фигня, а меж тем, конфликту три тысячи лет, и пошло всё даже не с Платона с Аристотелем… Это же и есть раскол между язычеством и иудаизмом.

– О чём ты? – в недоумении покосилась Майя.

– Выход Аврама из Вавилона, книга Бытие… Hello?! Зарождение первой монотеистической религии…

– При чём тут одно к другому?

– А, ну смотри… Вавилон – поклонение золотому истукану, а иудео-христианский подход – альтернатива всему этому. Для того и придуман миф о башне, чтобы в аллегорической форме разоблачить языческое заблуждение. Зачем башня строилась? Чтобы достать до неба. Люди возомнили, что Бог где-то там, – я ткнул пальцем в потолок, – что до него можно дотянуться, ан нет, чёрта с два! Еврейцы просекли фишку и сказали – "Вы чего? Бог абстрактен!".

– Вопрос: может ли человек верить в абстракцию, либо он всегда придумывает образ и верит в него, а не в какую-то бесформенную идею.

– Может, конечно может. Оглянись: сегодня, благодаря Христу и Голливуду, все поголовно верят в любовь, но не надо пытаться до неё дотронуться… уж прям до самой любви… до её объекта можно, но не до неё самой, и это прекрасно! В этом сила! Подумай, как иудеи, крохотный народец, пережили тысячелетия изгнаний и гонений? А вот как: можно взять и рубануть по золотому изваянию, переплавить на серьги и брошки, а еврейского Бога невозможно ни запятнать, ни низвергнуть, ни уничтожить; он неуязвим, абстрактен и непостижим, как сиятельные идеи Платона, как любовь, которую не запачкать никакой пошлостью или низостью.

– Ну, может ниспровергнуть и нельзя, но люди, которые действительно верят, всё равно ищут конкретики.

– Да, индусу, чтобы верить, нужны рудракши, или алтарь, или статуэтка Шивы… А евреи как бы не такие, хотя у них тоже свой антураж.

– Они обожествляют Тору. К любой из священных книг надо относиться с почтением.

– Вот именно! Слово! Они обожествляют слово, образ, то есть опять же – абстракцию. Не вещь, не бумагу. "Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе". Нет священных косточек рудракши, есть то, что стоит за ними, а их самих нет, в смысле – нет в них святости. А ты всё за них цепляешься. Великий Вавилон пал, а занюханной иудейской вере четвёртое тысячелетие пошло.

– Это нормальная тема, – Майя поправила бусы из рудракши и кристаллов, – на самом деле, индуизм говорит то же самое, да и другие религии…

– Пойми правильно: я не утверждаю, что иудео-христианство лучше буддизма или индуизма, – я об изменении восприятия, начавшемся тогда и происходящем по сей день.

– О'кей, хорошо. Но в христианстве не совсем так, там Иисус, пророки всякие… святые, великомученики – между прочим, классические пережитки идолопоклонства. Но зачем христиан с иудеями смешивать? Истоки, конечно, одни, но сегодня осталось не так много общего.

– К слову об Иисусе, тебе на редкость повезло. Я угощу тебя рыбой собственного приготовления.

Я торжественно извлёк из холодильника две свежих, ещё пахнущих морем и водорослями, рыбины.

– Не бойся. Я правда умею, – поспешил заверить я, заметив скептическое выражение. – А христианство… видишь ли… христианство – это коммерческий вариант иудаизма, обезжиренная версия для домохозяек, – вымарали особо пикантные места, заменили невнятным бормотанием о вселенской любви, втюхали половине цивилизованного мира, и вуаля! Почти две тысячи лет торгуют индульгенциями.

– Ага, иудаизм тоже хорош, это ж надо такое удумать: Господь един, он наш, мы избранный народ, и он только с нами общается, а остальные гои, и с ними наш Бог не разговаривает. Бред! Им, значит, Бога не полагается? Нет, оказывается, нет. Иудеи утверждают, что все прочие боги ложны, а к себе никого не зовут.

– Нормальный жидовский национальный нарциссизм.

– Скорее шовинизм.

– За то по шее и получали от всех, кому не лень. Избранный – это в смысле избравший себя в козлы отпущения.

– В любой нормальной монотеистической религии есть элемент миссионерства. Без него эта идея хромает. Отсутствие миссионерства свойственно политеизму, где у каждого селения свой божок, у каждой рощи нимфа, у источника наяда… Либо Бог един, и тогда – айда к нам, либо у каждого свой и никаких "айда".

– Не только не зовём, – мы и тех, кто желает примкнуть, берём с неохотой, и то лишь сперва знатно помурыжив. Чтоб неповадно…

110